Даниэль Дефо - Жизнь и приключения Робинзона Крузо [В переработке М. Толмачевой, 1923 г.]
Тогда Робинзон спросил, какая же, по его мнению, ожидает участь его соплеменников и неужели они не хотят попытаться выбраться оттуда? Но он сказал, что у них было много совещаний по этому поводу, но все они кончались слезами и отчаянием.
— Посудите сами, — говорил он, — какой выход из нашего положения могли мы придумать, не имея ни судна, на котором могли бы пуститься в плавание, ни инструментов и материалов для постройки нового, ни запасов провизии на дорогу!
Покачивал головой Робинзон. Испанец сидел теперь в уютном жилище, ел питательную и вкусную пищу, повидал уж стада коз и поле колосящегося хлеба.
Тогда Робинзон сказал.
— Я буду говорить с вами прямо. Как вы думаете, согласятся ваши товарищи, если я предложу им переехать сюда? Мы все сообща лучше придумаем, как нам добраться до какой-нибудь христианской страны. Одно только пугает меня: приглашая их сюда, я отдаю себя в их руки. Ведь их будет много, а я один. Что если за мое гостеприимство они заплатят изменой и сделают меня своим пленником. Это, согласитесь, было бы обидно.
Испанец отвечал, что товарищи его страшно бедствуют и так хорошо сознают всю безвыходность своего положения, что он и представить себе не может, чтоб они могли поступить с такой черной неблагодарностью.
— Если хотите, — предложил он, — я могу съездить со стариком-индейцем, передам им ваше предложение и привезу ответ. Если они согласятся на ваши условия, я с них возьму торжественную клятву в том, что они последуют за вами всюду, куда вы укажете, и будут беспрекословно повиноваться вам, как своему капитану.
За себя же он сказал, что клянется в верности Робинзону на всю жизнь и обещает, в случае нужды, защищать его до последней капли крови.
Впрочем, он не допускал возможности измены и со стороны своих земляков.
— Они терпят такие лишения: ни пищи ни одежды, полная власть дикарей и — никакой надежды вернуться на родину. Если только вы их спасете, я уверен, что они будут готовы положить за вас жизнь!
Тогда Робинзон решил попытаться выручить их.
Он сказал, что отправит к ним испанца со стариком-индейцем для переговоров. Но потом новое соображение пришло ему в голову: на острове было теперь четверо, запасы же были рассчитаны на двоих.
Только соблюдая строгую аккуратность, можно было без ущерба прокормить всех до нового урожая. Следовательно, браться сразу за пропитание новых шестнадцати человек было бы большой неосторожностью. К тому же понадобились бы запасы для дальнего плавания. В виду этого, прежде чем приглашать гостей, следовало позаботиться раньше о том, чтоб они ни в чем не нуждались по приезде на остров.
Эти соображения свои Робинзон сообщил всем своим товарищам, и никто ничего не мог возразить против совершенной правильности их. Не откладывая дела в долгий ящик, все четверо немедленно приступили к обработке нового участка земли. Для еды Робинзон оставил в обрез количество зерна, нужное на шесть месяцев, до нового урожая, все же остальное было высеяно в поле.
Никто из них не чувствовал ни малейшего страха перед дикарями и все свободно разгуливали по всему острову.
В свободное время Робинзон предложил им рубить деревья на постройку будущего корабля. Он показал доски своего изделия, на которые пошло столько труда и времени, и посоветовал им заняться тем же. Понемногу около дюжины крепких и длинных дубовых досок было готово, а в лесу лежали и ждали своей очереди еще срубленные великаны.
В то же время Пятница с удовольствием взялся за увеличение стада. Он уходил с ружьем в самую дальнюю часть острова, подстерегал там козу с сосунками, матку убивал, а козлят пускал в стадо. Таким образом прибавилось до двадцати голов скота.
Робинзон же с испанцем занялись изготовлением изюма. Пришла как раз пора поспевания винограда, и Робинзон по-прежнему считал очень важным делом заготовку этого продукта. Хлеб и изюм составляли его любимую пищу, да и всем остальным он нравился чрезвычайно. Зато и насушили его теперь огромное количество!
А тут поспел и ячмень, надо было браться за жатву.
Урожай вышел средний, сам-десят, но его можно было целиком сохранить в пищу, потому что поле уж было засеяно прежним запасом.
Для хранения всего этого огромного количества пищи понадобилось много корзин, но тут оказалось, что испанец большой мастер этого дела. Он забраковал изделия Робинзона и научил плести прекрасные, прочные корзины, которых наделали не мало.
Не раз замечал Робинзон его удивление и радостные взгляды: человек, казалось, все еще не мог поверить тому, что видел кругом.
— Никогда в жизни я еще не был так счастлив! — сказал он как-то своему избавителю. — Я до сих пор и не замечал, что мир так прекрасен! Труд среди прекрасной природы, рядом с друзьями, на общую пользу, без злобы и зависти в сердце — вот в чем счастье человека. С величайшим нетерпением я жду того дня, когда приведу сюда своих товарищей и покажу им настоящую, достойную жизнь. Как жестоко они наказывают себя сами за свое бездействие!
И, действительно, он был неутомим в труде, ловок и силен, а громкое пение его, которым он часто сопровождал работу, разносилось далеко по лесу.
Иногда издалека вторил ему Пятница. Этот молодец поспевал всюду. Казалось, он ходит не по земле, а носится на каких-то крыльях. Старик-отец отдохнул, был теперь вполне здоров и тоже участвовал в общем труде. Сын постоянно приглядывал за ним, старался незаметно облегчить его работу и забавлял шутками и песнями.
Вечером, когда все сходились вместе за ужином, который старанием Робинзона, вкусный и обильный, был уж всегда готов об эту пору, всем было хорошо и спокойно на душе. Остров еще никогда не слыхивал столько людского смеха, не видывал таких веселых лиц.
Наконец, запасы были сделаны, все готово, и можно было ехать за ожидаемыми гостями. Робинзон дал испанцу самые точные указания насчет того, как и о чем вести переговоры. Прежде всего, конечно, надлежало взять с них клятвенное обещание не только не делать зла лицу, пожелавшему приютить их, но и добровольно подчиниться его воле. Кроме обильных запасов пищи, оба путника получили по ружью с хорошим запасом пороха и пуль, но с советом пользоваться последними только в случае крайней необходимости.
С надеждой и волнением снаряжал их Робинзон!
Это была первая серьезная попытка вернуться к прежней жизни. Двадцать шесть лет прошло его заточения на острове.
Наконец, наступил день отплытия. Робинзон условился с отъезжающими, что при возвращении они подымут флаг на мачте, чтобы можно издали было признать их лодку. Было полнолуние, свежий попутный ветер и все обещало благоприятное плавание.
